Рассказ выходного дня: "БЛУДНИЦА ИЗ ЧИТАЛКИ" Вуди Аллен

Вуди Аллен (1 декабря 1935 года, Нью-Йорк) — американский кинорежиссер, актер-комик, продюсер, четырехкратный обладатель премии «Оскар». Известен также как писатель.

За свою литературную карьеру Аллен выпустил четыре сборника рассказов и пьес — «Сводя счёты» (1971), «Без перьев»(1975), «Побочные эффекты» (1980) и «Чистая анархия» (2007). На русском языке вышли сборники В. Аллена «Риверсайд Драйв. Пьесы» (2004), «Шутки Господа» (2002).

БЛУДНИЦА ИЗ ЧИТАЛКИ

Предчувствия для частного детектива — штука весьма небесполезная. Хотя бы вот и в этот раз: когда ко мне в контору вкатился этот расплыв­шийся колобок по имени Уорд Бэбкок, тут же вылив на меня весь ушат своих горестей, мне следовало бы повнимательнее отнестись к ледя­ной дрожи, которая так и пронизала мой позво­ночник.

— Кайзер? — осведомился он. — Кайзер Люповиц?

— Что ж, в моей лицензии именно так и значится, — парировал я.

— Мне нужна ваша помощь. Меня шанта­жируют! Умоляю!

Он трясся, как солист рок-ансамбля. Я по­додвинул ему через стол стакан и бутылку пше­ничной, которую всегда держу под руками для надобностей не вполне медицинских.

— Ну-ка расслабься. Потом все объяснишь.

— Вы… вы не расскажете моей жене?

— Войди в мое положение, Уорд. Я не могу ничего обещать.

Он попытался разлить по стаканам, но звон при этом, должно быть, и на улицу доносился, а пойло в основном пролилось ему в башмаки.

— Я человек рабочий, — сказал он. – cле­сарь-ремонтник. Делаю и починяю хлопушки и хрюкалки для подначек. Ну, вы знаете — ма­ленькие такие штучки, — подает тебе кто-нибудь руку здороваться, а она как хрюкнет!

— Ну?

— Кстати, многие из начальства это любят. Особенно там, на Уолл-стрит.

— Ну-ну, ближе к делу!

— Так я же и говорю: по командировкам, значит, мотаюсь как проклятый. В общем, сами понимаете, что это значит. Иной раз таким себя одиноким чувствуешь! Да нет, не то, что вы думаете! Видите ли, Кайзер, в глубине души ведь я интеллигент. Конечно, всегда можно подцепить какую-нибудь фифу, но по-настоя­щему умные женщины — это ведь все же ред­кость.

— Ага… дальше!

— Да. В общем, сказали мне про одну мо­лоденькую девчонку. Восемнадцать лет. Сту­дентка из Яссара. За деньги она к тебе придет и будет говорить на любую тему — Пруст, Йейтс, антропология… Обмен мыслями. Поня­ли теперь, к чему клонится?

— Не вполне.

— Я ничего не говорю, жена у меня — чудо, не поймите превратно. Но не хочет она со мной говорить про Эзру Паунда. Или там про Элиота. А я этого не знал, когда на ней женился. Слу­шайте, Кайзер, мне нужна женщина, которая бы возбуждала меня интеллектуально. И я бы с радостью за это заплатил. Мне не нужна связь, я хочу мгновенной интеллектуальной отдачи, а потом пусть себе катится. Господи, Кайзер, я ведь совсем не считаю, что в браке мне не по­везло!

— И давно уже это тянется?

— Да шесть месяцев. Как на меня накатит, я звоню Флосси. Она у них вроде бандерши. У нее диссертация по сравнительной лингвис­тике. И она мне посылает интеллигентную-де­вицу, понятно?

Вот оно что. Один из тех, которых хлебом не корми, а подавай им умную бабу. Мне даже жалко стало парня. И ведь не он один, должно быть, в таком положении. Навалом, наверное, таких фраеров, изголодавшихся по интеллекту­альному общению с противоположным полом. Последнюю рубаху с себя ради этого снимут.

— И вот теперь она грозится рассказать жене, — сказал он.

— Кто грозится?

— Да эта Флосси. Они установили жучок и записали на пленку, как я в номере мотеля обсуждаю Элиота и Сьюзан Зонтаг, и, надо при­знать, там в некоторых местах меня действительно заносит. Выкладывай им десять кусков, или они тут же донесут обо всем моей Карле. Кайзер, помогите мне! Карла умрет, если узна­ет, что умственно она меня не заводит.

Все те же знакомые ухватки гостиничных «зажигалок»! Надо сказать, из полиции до меня доходили уже кое-какие толки насчет сомни­тельных делишек группы женщин с образовани­ем, но пока что-то там у ребят подзаклинило.

— Ну-ка, бери телефон, соединяй меня с Флосси.

— Зачем?

— Я берусь за твое дельце, Уорд. Но у меня такса — пятьдесят долларов в день, плюс расхо­ды. Придется тебе перечинить изрядную кучу этих твоих хрюкалок.

— Ладно, на десять-то кусков вы все же меня не разденете! — сказал он, осклабясь, под­винул к себе телефон и набрал номер. Я принял от него трубку и подмигнул ему. Что ж, он мне начинает нравиться.

Спустя секунды три ответил голосочек неж­ный, как капроновый чулок, и я изложил свою просьбу.

— Насколько я понимаю, вы мне можете обеспечить час полноценной трепотни,- ска­зал я.

— Конечно, мой хороший. О чем будем разговаривать?

— Я бы хотел обсудить Мелвилла.

— «Моби Дик» или рассказы?

— А что за разница?

— Разница в цене, вот и все. За символизм доплата отдельно.

— Ну, и во сколько же это мне обойдется?

— Пятьдесят, может, сто за «Моби Дика». А хотите сравнительный анализ — Мелвилл и Готорн? За сотню могу устроить.

— Годится, — сказал я и продиктовал ей, но­мер комнаты в отеле «Плаза».

— Хотите блондинку или брюнетку?

— Хочу сюрприз, — сказал я и повесил трубку.

Я побрился и, пока заправлялся чёрным кофе, заодно перелистнул соответствующий том энциклопедии. Не прошло и часа, как в дверь постучали. Я отворил. Передо мной стояла рыженькая малышка, как два больших шара ванильного мороженого упакованная в тугие слаксы.

— Привет, меня зовут Шерри.

Что ж, они действительно умеют действо­вать на воображение. Длинные прямые волосы, кожаная сумочка, в ушках серебряные колечки, никакой косметики.

— Поразительно, и как это тебя в гостини­цу в таком виде пустили! — сказал я. — Швейцар обычно за версту интеллигенток чует.Что ж, они действительно умеют действо­вать на воображение. Длинные прямые волосы, кожаная сумочка, в ушках серебряные колечки, никакой косметики.

— Успокоила его пятёркой.

— Начнем? — пригласил я, указывая на ку­шетку.

Она закурила и приступила к делу.

— Что ж, можно начать с того, что «Билли Бад» — мелвилловское оправдание отношения божественного к сущему, нэ-се-па?

— Похоже, правда не в мильтонианском смысле.

Я блефовал. Мне было интересно, способна ли она на это клюнуть.

— Нет-нет! В «Потерянном рае» как раз не­достает этой субструктуры пессимизма.

Клюнула!

— Да. Да. Господи, как вы правы! — мур­лыкал я.

— По-моему, Мелвилл нам заново открыл невинность как добродетель. Добродетель в наивном, но все же усложненном понимании, вы не согласны?

Я предоставил ей высказываться дальше. Ей было едва ли девятнадцать, но она успела уже и усвоить и закрепить все эти псевдоинтеллек­туальные ужимки. Стрекоча, она многословно сыпала познаниями, но все это совершенно механически. Только это я подначу ее копнуть поглубже — она мне тут же обманный финт: «Да, Кайзер, ах, как это глубоко! Подумать только! Платоническое осмысление христиан­ства! И как это мне в голову не приходило!»

Около часа мы так проболтали, а потом она мне сказала, что ей пора. Она встала, я выложил сотенную.

— Спасибо, мой хороший.

— Там, где я это раздобыл, деньжата водят­ся и покруче!

— Ты это к чему? Я поймал ее на любопытстве. Она снова села.

— А что, если б мне вздумалось устроить… ну, вроде как посиделки? — сказал я.

— Как это — посиделки?

— Ну, скажем, две девушки объяснили бы мне Ноэма Хомски [(р. 1928) — американский лингвист, один из крупных представителей структурализма, создатель т. н. транформационной грамматики].

— Ммм… так!..

— Ну, нет так нет. Забудем, ладно?

— Тут тебе надо действовать через Флос­си, — сказала она. — Но учти: это влетит в копе­ечку!

Пришло время затянуть гайки. Ткнув ей в нос значок частного детектива, я сообщил, что взял ее на понт.

— Я легавый, малышка, а обсуждение Мелвилла за деньги карается по статье 802. Полу­чишь срок.

— Ах, скотина!

— Потише, бэби, не пришлось бы все по­вторить в полиции. Там тебя за такие слова, по­жалуй, не похвалят.

Она ударилась в слезы. «Кайзер, отпустите меня! Ну, пожалуйста! — хныкала она. — Мне деньги нужны дотянуть до диплома! Меня сняли со стипендии! Второй раз уже. О, Господи!»

Тут она выложила все до точки. Музыка и языки в детстве. Потом молодёжные лагеря социалистов, демонстрации и плакаты. Те да­мочки, которые шпалерами стоят у служебного выхода из театра, — это все она, и те, что каран­дашиком карябают на полях какой-нибудь из книг о Канте: «Поразительно! Гениально!» — это тоже она. Но где-то она оступилась. Где-то сделала неверный шаг и поскользнулась.

— Мне позарез понадобились деньги. А одна подружка сказала, что у нее есть знакомый женатик, у которого супруга не очень-то волокет. А он балдеет от Блейка. А она не рубит в этом, хоть тресни. Я говорю — ладно, за хоро­шие бабки почему не поговорить с ним о Блейке? Сначала-то я нервничала! Несла ахинею! Но оказалось, ему — до лампочки. И тут та подруж­ка сказала, что он не один такой. Ой, бывало уже, меня ловили! Однажды застукали, когда я в машине читала вслух какие-то стихи из анто­логии, а в другой раз остановили и обыскали в парке Тэнглвуд. В третий раз мне от них не отделаться!

— Тогда веди меня к Флосси. Она закусила губку и говорит:

— Книжный магазин Хантер-колледжа — ширма!

— Вот как?

— Вроде как те игорные притоны, которые спрятаны позади маникюрных кабинетов. Да вы сами увидите.

Я тут же звякнул в управление и навел справки. Потом я отпустил ее.

— Ладно, — говорю, — малышка. Считай, что сошла с крючка. Но из города не уезжай покуда.

Ее личико благодарно приблизилось к моей синеватой роже.

— Хочешь достану тебе фотографию Дуайта Макдональда, где он читает? — прошептала она.

— Ладно, как-нибудь в другой раз.

Когда я вошел в книжный магазин Хантер-колледжа, навстречу мне поднялся продавец, молодой человек с пытливыми глазами.

— Чем могу быть полезен? — осведомился он.

— Я ищу редкое издание «Рекламы самого себя» [сборник эссе (1961) знаме­нитого американского писателя Нормана Мейлера]. Знаю, что автор отпечатал несколько тысяч экземпляров с золотым обрезом — для друзей.

— Я наведу справки, — сказал парень.- У нас прямая связь с домом Мейлера.

Взглядом я осадил его. — Я от Шерри, — сказал я.

— Ну, тогда пошли, — нимало не удивился парень.

Он нажал кнопку, стена книг отъехала в сторону, и, словно агнец, я очутился посреди суматошного дворца наслаждений, который зовется «У Флосси».

Пунцовые тисненые обои вкупе с обстанов­кой в викторианском стиле создавали атмосфе­ру. Бледные, остриженные без затей нервные девы в очках, оправленных металлом, лениво развалясь, сидели и лежали на диванах с соблаз­нительно приоткрытыми томиками классики издательства «Пингвин» в руках. Блондинка с улыбкой от уха до уха подмигнула мне, дерну­ла подбородком в сторону комнаты на втором этаже и сказала:

— Мужчина, как насчет Уоллеса Стивенса, а?

Тут предлагались, однако, не только чисто интеллектуальные удовольствия; эмоции тоже были в ходу. Как выяснилось, за полста можно было «вступить в отношения, не доходящие до интимных». За сотню девица одалживает тебе свои пластинки Бартока, идет с тобой обедать, затем позволяет присутствовать при истери­ческом припадке. За полтораста ты слушаешь стереоприемник с близняшками. За три сотни идет большой набор: в Музее современного искусства тебя как бы невзначай подклеивает тощая брюнетка еврейской национальности, дает читать свою дипломную работу, впутывает тебя в визгливую свару в ресторане из-за фрейдовской трактовки природы женщины, а по­том симулирует самоубийство (способ — по вы­бору заказчика). В общем, предел мечтаний, на любителя, конечно. А почему нет? Все же великий город — Нью-Йорк!

— Ну, как пейзажик? — раздался голос у меня за спиной. Я обернулся и обнаружил себя глаз в глаз с револьвером 38-го калибра. Вооб­ще-то я на слабый желудок не жалуюсь, но тут и у меня внутри что-то дрогнуло. Так и есть: это Флосси. Голос я узнал сразу, однако Флосси оказалась мужчиной. Лицо его было скрыто маской.

— Вы не поверите, — сказал он, — но у меня нет даже диплома колледжа. Меня вытурили за плохие отметки.

— Из-за этого вы и ходите в маске?

— Когда-то я мечтал прибрать к рукам «Нью-Йоркское книжное обозрение», у меня даже план был разработан детальный, но для этого, хоть тресни, надо было сойти за Лайоне­ла Триллинга [(1905–1975) — знаменитый аме­риканский публицист и критик]. На операцию я поехал в Мекси­ку. Там в Хуаресе есть такой врач — за деньги он кому угодно придаст сходство с Триллингом. Но что-то у него не вышло. Лицом я получился вылитый Оден, а голосом — Мэри Маккарти [(1912–1989) — американский лите­ратуровед и критик]. Тогда-то я и начал работать по ту сторону за­кона.

Быстро, прежде чем его палец успел при­вести в движение спусковой крючок, я начал действовать. Рванувшись вперед, я локтем са­данул ему в зубы и, пока он падал, выхватил у него револьвер. «Флосси» рухнул как тонна кирпичей. Когда подоспела полиция, он все еще стонал.

— Чистая работа, Кайзер, — сказал сержант Холмс. — Когда закончим с этим парнем мы, с ним хотят побеседовать ребята из ФБР. Что-то там какие-то аферы с дантовским «Адом», изданным с комментариями. Ну, взяли его, ре­бята!

В тот же вечер, немного попозже, я загля­нул к одной своей старой знакомой, Глории. Она блондинка. Диплом защитила с отличием. Вся разница в том, что она-то факультет физ­культуры закончила. Мне было хорошо!