Как правильно?

Кто прав: поисковая система или словарь или — уж если смотреть в самую суть — народ или лингвисты.

Мы впервые столкнулись с ситуацией, когда орфографическая норма может не совпадать с реальной письменной практикой. В устной речи так было всегда. «Звóнит» (с ударением на первом слоге) говорит заведомо более половины говорящих по-русски. Но словари рекомендуют ударение на втором слоге, и это даёт полное право меньшинству свысока взирать на неграмотное большинство. На письме же всегда царила абсолютная дисциплина. Люди раньше вообще почти не писали. Нет, конечно, писали — но это были писатели, журналисты; их тексты доходили до читателя, пройдя обработку корректоров, редакторов и даже цензоров. Иначе говоря, мы читали абсолютно грамотные тексты, где любая ошибка становилась событием. Правда, разгул неграмотности царил в школьных сочинениях, через которые проходило всё население России, но там неграмотность каралась двойкой, провалом на экзамене и непоступлением в вуз.


В интернет-эпоху массы взбунтовались. Частные тексты стали доступны в публичном пространстве. Люди увидели, как широко распространена неграмотность, и перестали стыдиться своей собственной. Писать неграмотно перестало быть стыдно. Это и величайшее завоевание нашей эпохи, и её культурный провал. А если человек всё-таки хочет выяснить, как правильно писать слово, то лезет он не в словарь, а в поисковик и следует не рекомендациям лингвиста, т.е. норме, а рекомендациям масс, т.е. речевой практике.

Особенно остро проблема стоит, когда речь идёт о новых словах, окончательное написание которых ещё не сложилось. Выбор лингвиста в этом случае не кажется слишком убедительным. Графический облик, скажем, винегрета или коровы у всех учившихся грамоте всё-таки сложился, и написание винигрет или карова более или менее грамотными людьми однозначно воспринимается как ошибка. А вот ритейл или римейк — нет: ведь в текстах они встречаются чаще, чем написание с «е», и человек читающий привык к ним больше, чем к недавно рекомендованным лингвистами ретейлуи ремейку.

Ритейл и римейк, безусловно, имеют право на существование, хотя и сложились спонтанно, по воле, так сказать, народа. Рекомендации лингвистов тоже не бессмысленны: они опираются на ранее заимствованные слова: революция, репрессия, реабилитация, — а также на правила транскрибирования английских слов. То есть получается «с одной стороны» и «с другой стороны», а это обычно не устраивает ни одну из сторон. И тут мы сталкиваемся с замечательным феноменом нашего времени. Лингвистические битвы ведут не только лингвисты и лингвофрики, их ведёт подавляющее большинство нормальных людей (если, конечно, верить в то, что подавляющее большинство людей нормально). Нормальный человек готов горло перегрызть за мужской род кофе, за ударение в слове йогурт, за двойные согласные в слове шопинг. «Кому?» — спросите вы. Да другому нормальному человеку.

Из этой ситуации, вообще говоря, есть простой выход. И он состоит в том, чтобы признать вариативность, сосуществование нескольких вариантов. Ведь признаём же мы, что можно сказать и галоши, и калоши, и творóг, и твóрог, — и никому от этого не плохо. Правда, делаем это в исключительных случаях, и к тому же постепенно один из вариантов вытесняет другой: галоши вытеснили калоши, а шкаф — шкап. Почему бы нам не допустить вариативность ритейла и ретейла (т.е. внести в словарь оба как допустимые) — и посмотреть, чем дело кончится. А потом, когда дело действительно закончится, зафиксировать в словаре победу одного из вариантов.

Нет, скажете вы, это невозможно! И к вам присоединятся и народ и лингвисты. «Почему же?» — спрошу я. Потому что мы хотим знать, как правильно.